ЕВТУШЕНКО Евгений | Поэзия XX века | Антология Нефертити

Евгений ЕВТУШЕНКО


[«Идут белые снеги...»]

Идут белые снеги,
как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете,
да, наверно, нельзя.
Чьи-то души бесследно
растворясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги...
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
Я не верую в чудо.
Я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.

[Люди]

Людей неинтересных в мире нет,
Из судьбы как истории планет,
У каждой все особое, свое,
И нет планет, похожих на нее.
...
И если умирает человек,
С ним умирает первый его снег,
И первый поцелуй, и первый бой...
Все это забирает он с собой.
...
Уходят люди... Их не возвратить,
И тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
Об этой невозвратности кричать.

Монолог американского поэта

Уходит любимая,
будто воздух из легких,
Навек растворяясь
в последних снежинках излетных,
В качанье ветвей с почернелою провисью льдышек.
Обратно не вдышишь!
Напрасно щекою я трусь
о шершавый понуренный хобот
Трубы водосточной.
Напрасно я плачу -
уходит.
Уходят друзья,
кореша,
однолетки,
Как будто с площадки молодняка
Нас кто-то разводит в отдельные клетки
От некогда общего молока.
Напрасно скулю по друзьям как звереныш,
Друзей не воротишь!
Уходят надежды -
такие прекрасные дамы,
Которых я выбрал в такие напрасные даты.
В руках остается лишь край их одежды.
Но жалкое знамя -
клочок от надежды.
Уходит уверенность.
Помнится -
клялся я страшной божбою
О стену башку проломить
или стену - башкою.
Башка поцарапана, правда, но в общем - цела.
А что со стеной?
Ухмыляется, сволочь - стена.
Лишь дворник на ней равнодушно
меняет портреты,
Уверенность,
где ты?
Я словно корабль,
на котором все гибелью пахнет,
И прыгают крысы осклизкие в панике с палуб.
Эй, чайки!
Не надо, не плачьте -
жалеть меня бросьте.
Меня покидают мои длинноногие гости.
Садятся они, как положено,
первыми в лодки.
Прощайте, красотки!
Меня покидают мои
краснощекие юнги.
Им хочется жить.
Справедливо...
Они еще юны...
Прощайте, мальчишки!
Гребите вперед.
Вы - мужчины.
А я выключаю бессмысленный рокот машины.
И только талант
капитаном небритым и пьяным
На мостике мрачно стоит
капитан капитаном,
Но, грязные слезы размазав
по грубой обветренной коже,
Он тоже меня покидает,
он тоже, он тоже...
Эй, шлюпки,
а ну от греха отойдите в сторонку!
Корабль, если тонет,
вокруг образует воронку.
Остаться совсем одному -
это боль ножевая,
Но втягивать я за собой никого не желаю.
Я всех вас прощаю,
одетый в предсмертную пену,
А вам завещаю
пробить ту проклятую стену,
И вас призываю
торчащей в завертинах
белых трубою
К бою...

[Наш моторист]

Шпонки летят. Мы гребем отупенно.
И удаляемся, еле видна,
Нас обогнавшая наша пена
Из-под сломавшегося винта.
Вот как мы глупо себя обогнали,
Вот до чего мы себя довели,
Если ни кем-то рожденная – нами
Пена вдали, ну а мы – на мели.

Рано считали мы все, что матёры,
И что уже покорилась река.
Пены наделали нашим моторы –
Даже хватило на облака!
Но Селенга как истории сцена
Часто бывает, что слава у нас –
Нас обогнавшая наша пена,
Ну а прославленный – прочно завяз.

Сколько я пены пустил по Вселенной.
Где она, будто и не была!
Как обогнать свою прежнюю пену,
Ту, что предательски обогнала?
Пена – сомнительное утешенье,
Если распорота лодка, кренясь.
Страшно и то, что внизу, по теченью,
Могут принять нашу пену за нас.
И оскорбительней едкого смеха,
Если над россыпью лосьих лепех
Горы еще повторяют эхо,
Эхо мотора, который заглох.

«Я часто спутывался с ложью...»

Я часто спутывался с ложью,
Но, если чистое тая,
Хранил в ладонях искру божью,
То это - родина моя.
Без славы жить не безнадежно,
Но если все-таки, друзья,
Жить без чего-то невозможно,
То это - родина моя.
На свете все не бесконечно,
От океана до ручья,
Но если что-то в мире вечно,
То это - родина моя.
Я жил с наскока и с налета,
Куда-то сам себя маня,
Но если я умру за что-то,
То это - родина моя.
Меня на станет - солнце встанет
И будут люди и земля,
И если кто меня помянет,
То это - родина моя.